Мы слышали много рассказов о людях, прошедших войну. Но еще есть вещи этих людей, которые были рядом с ними и тоже имеют свою историю. Сегодня главный герой рубрики – швейная машинка. Историю, рассказанную «СП» костромичкой Маргаритой Степановой, приводим в сокращении.

Мой дед Александр и бабушка Надежда Скрипкины жили в Селище в небольшом доме. В семье росло семеро детей: пять дочерей и двое сыновей. Дедушка, сапожник-кустарь шил, в основном, мужские сапоги, а также ремонтировал и продавал старую обувь. Бабушка работала приходящей прислугой у господ Мягковых.

Многодетная семья жила бедно. Подросшие дочки стали работать, вышли замуж и жили отдельно. Старшими из детей в семье остались сыновья Иван и Алексей, дочь Александра (моя мама), родилась еще дочь Дуняша, но она умерла в возрасте одного года. Не стало и парней.

Родители любили и баловали Александру. Им очень хотелось, чтобы дочка стала портнихой. Многие годы они копили деньги на покупку швейной машины. Когда Александре исполнилось 15 лет, отец с матерью отдали ее учиться шить к одной из лучших портних Селища. А через два года подарили ножную швейную машину «Зингер».

Эта самая машинка за годы своей жизни совершила несколько путешествий. Первое – в 20-х годах XIX века из Германии в Кострому. Из магазина в Красных рядах машину привезли в старый дом Скрипкиных в Селище. Она была очень красивой. Станина вылита из чугуна с разными завитушками, блестящими от лака. Корпус вставлен в деревянный лакированный столик светло-коричневого цвета. Закрывалась она деревянным полированным колпаком одного цвета со столом. В старом деревенском доме среди самодельной деревянной мебели машина выглядела каким-то чудом.

Александра с удовольствием начала шить. Сначала рубаху отцу, затем кофточку с юбкой маме, а потом одежду всем родственникам. Постепенно росло и мастерство. Через несколько месяцев она уже брала заказы за оплату. В семье появился достаток.

Энергичной по характеру, Александре надоедало постоянно сидеть за швейной машиной. С подругой они окончили курсы телефонисток и работали на коммутаторе завода. Здесь мама и познакомилась с моим будущим отцом Анатолием Беленоговым – вдовцом с маленькой дочкой Людой. В 1937 году родилась я – вторая дочь Маргарита.

Отец работал и заочно учился в Москве в сельскохозакадемии. Затем ему дали направление на Харьковский тракторный завод на должность начальника сборочного цеха. В январе 1939-го наша семья переехала жить в Харьков, с собой взяли минимум вещей. Хотя отец был против, мама настояла, чтобы швейную машину тоже забрали – везли в деревянном сундуке. Это было ее второе путешествие.

На новом месте мама стала домашней хозяйкой. Времени свободного оставалось немного, но она все равно занялась шитьем. О мастерице узнали соседи, знакомые. Поступали заказы.

В Харькове мы прожили два с половиной года. Когда началась война, квалифицированных рабочих, специалистов и документацию на танк Т-34 отправили в Сталинград, считавшийся глубоким тылом. Отец вместе с другими специалистами должны были срочно наладить серийное производство танка. Семье разрешили взять только самое необходимое. Мебель сдали под расписку на общий склад на хранение. Отец предложил маме отдать и швейную машину. Но мама твердо сказала: «Машина поедет с нами». Мы еще не успели уехать, как в одну из бомбежек склад с мебелью сгорел. Машину снова упаковали в сундук, и она поехала в Сталинград в одном из товарных вагонов. Это ее третье путешествие.

В Сталинграде за шитье мама брала деньгами или продуктами, которые сначала сильно подорожали, а потом исчезли совсем. Немцы подступали все ближе. Отец неделями не появлялся дома, связь была нарушена, и мы не знали, жив ли он. Постепенно бомбежки стали беспрерывными.

В августе 1942 года Правительство приняло решение эвакуировать раненых, женщин с детьми и стариков. Выделили три больших парохода. Пассажирам не разрешили брать с собой ничего тяжелого, кроме одежды, еды и воды. Мама переживала из-за швейной машины. Отец тоже понимал, что ее нужно как-то увезти в Кострому, ведь в такое голодное время только она и мамино умение шить могут нас спасти. Тем более, он сам оставался в Сталинграде.

Машину снова разобрали на части и уложили в тот же сундук. На дно положили теплую одежду, затем станину, на нее снова вещи и обувь, затем головку машины. По углам отец уложил небольшие мешочки с где-то раздобытой мукой, сверху – несколько кусков хозяйственного мыла и коробков спичек. Все тщательно прикрыл какими-то бумагами. Колпак пришлось выбросить, он не убрался.

Когда началась погрузка, отца с нами не было. Мы переживали и даже не знали, жив ли он, разрешат ли погрузить нашу кормилицу на пароход. До отплытия оставались минуты, когда появился отец с двумя солдатами, тащившими сундук. Перед входом на трап их остановил офицер. На пароход не пускали. Тогда мама со слезами на глазах упала на колени. Сундук отперли, проверили содержимое. Офицер молчал. Погрузка заканчивалась, прозвучал последний предупредительный гудок. Наконец офицер махнул рукой.

Впереди нас плыли тральщики военной флотилии, чтобы вылавливать мины. Вокруг – полная темнота от дыма, так как горел мазут на воде из разбитых барж-нефтянок, и от горевших тут и там больших и маленьких пароходов, катеров и лодок. Каюты были покрыты копотью, люди кашляли и задыхались.

Двигались пароходы очень медленно, дожидаясь сигнала от тральщиков. Из-за тесноты спали, сидя на лавках или на полу, не хватало еды и питья. Сверху пытались бомбить немцы, но не видели нас из-за стоявшего дыма. Несколько дней, что мы плыли до Саратова, где нам предстояло сойти на берег, я сидела или лежала на сундуке, тело болело, но другого места не было.

В Саратове нашу семью направили на пароход, плывший в сторону Костромы и Ярославля. Мама долго уговаривала солдат вынести машинку, довезти до пристани и внести на пароход. У входа на трап его также проверяли, но на этот раз без задержки разрешили внести. И машина-путешественница поплыла вместе с нами по Волге в Кострому.

2 сентября 1942 года мы прибыли к речной пристани. Матросы с парохода вынесли сундук. Мы не знали, что делать дальше – нужно было как-то переправиться на другой берег и добраться до Селища. Помог мужчина, который вел под уздцы лошадь с телегой. Он согласился довезти нас за плату: кусок хозяйственного мыла и два коробка спичек. Так совершилось четвертое путешествие швейной машины.

Мама сразу стала брать заказы. Но чаще ей приходилось перешивать старую одежду. Если у кого-то отец или брат погибли на фронте, приносили что-нибудь из вещей, чтобы перешить на сына. Работа трудоемкая и пыльная: сначала нужно распороть, почистить, отпарить одежду, а уже потом только кроить и шить. Денег у людей не было, и мама брала за работу продуктами, дровами. Ей приносили овощи, молоко, сметану, яйца, хлеб, зимой соленья, рыбу. Если кто-то приносил кусочек мяса, это был настоящий праздник.

Но и машине нужен уход. Для смазки и чистки ее частей требовалось специальное масло, которое было трудно достать в войну, для шитья – нитки разной толщины и цветов, иголки и прочее. Однажды лопнул приводной ремень. Мама долго искала мастера, в итоге нашла пожилого мужчину-инвалида, сделавшего все на совесть. За ремонт отдала кусок хозяйственного мыла и сшила бесплатно штаны и рубашку его внуку.

Зиму 1942-1943 годов мы еле-еле пережили. Мама выменяла на продукты и дрова всю свою одежду и часть нашей, хозяйственное мыло. Все равно было голодно и холодно, промерзали углы в стенах, стекла покрывались льдом. За зиму ушел на дрова бревенчатый двор. Весной у кого-то купили семена картошки и других овощей, посадили огород. Зиму пережили легче, чем предыдущую. У нас были дрова, запасы картошки, соленых овощей. Да и настроение поменялось, знали, что наша армия наступает.

Летом 1944 года мама стала ходить шить одежду в ближние села, там хорошо оплачивали ее работу и кормили досыта. В одной из деревень мы поселились в доме, где была швейная машина. Мама вставала вместе с хозяйкой в четыре часа утра, садилась работать и шила до позднего вечера. У нее болела спина, уставали ноги, глаза. Нагрузка тяжелая, но мама знала, что утром мне дадут кружку парного молока с горячей лепешкой, а днем накормят досыта.

После войны у мамы появилось много заказов. Людям захотелось лучше одеться. Стали возвращаться военные, они привозили ткани, которых женщины раньше и не видели. И мама шила красивые платья, костюмы и пальто.

Наш отец жил уже в Алтайском крае. Его и тех, кто остался в живых, перевели туда из Сталинграда, чтобы наладить выпуск танков Т-34. Он приехал к нам в отпуск лишь в январе 1946-го. Радость была недолгой. Папа объявил, что у него есть другая семья, забрал дочь Людмилу, а мы остались вдвоем.

Маме очень хотелось научить меня своему мастерству, но у меня не было ни желания, ни способностей. Я стала шить, будучи уже замужем. В 1971 году нашей семье дали квартиру в новом доме на пятом этаже. И снова наша машина поехала с нами в небольшое, пятое путешествие. Сундука уже не было, его сожгли на дрова. Машину разобрали по частям и тут обнаружили, что древесный жучок источил стол и колпак. Пришлось все это выбросить. Сделали новый стол из четырехслойной фанеры, собрали машину, накрыли другим колпаком и поставили у окна в маминой комнате.

К швейной машине в нашей семье всегда относились с любовью, которую привила нам с детства мама. Иногда она даже разговаривала с машиной, вспоминала бомбежки в Сталинграде, благодарила ее за помощь, особенно в тяжелые годы. Когда мама перестала шить, ей казалось, что машина смотрит на нее с укором.

Мама умерла 24 года назад, мне исполнилось в этом году 82 года. Здоровье и зрение уже не позволяют шить. Иногда пытаюсь что-то прострочить, но она меня не слушается. Кажется, что машина все еще ждет маминых умелых и ласковых рук.

Сейчас нашей кормилице предстоит последнее путешествие. Она снова отправится в Селище, где на ней начинала шить моя мама Александра Скрипкина (Беленогова) в 1926 году. Машина будет экспонатом Александро-Антониновского музея.

Маргарита СТЕПАНОВА