26 апреля 1986 года, пока жители Советского Союза мирно готовились к грядущим майским праздникам, войска химической защиты были подняты по тревоге. Они одними из первых узнали: на Чернобыльской АЭС произошла катастрофа. Ее последствия человечество чувствует до сих пор. Но тяжелее всего пришлось ликвидаторам. Георгий Тащиев, тогда еще в звании капитана, работал в Чернобыле в сентябре – октябре 1986 года. Сегодня он депутат Костромской областной Думы, председатель областной общественной организации «Союз «Чернобыль», подполковник в отставке. Но события, случившиеся 35 лет назад, до сих пор заставляют возвращаться в прошлое.

Страшно, когда не видишь врага

«В прессе была короткая заметка, что на Чернобыльской АЭС произошла авария. Это мы потом стали узнавать о том, что погибли пожарные, что конкретно случилось. Химические войска были приведены в боевую готовность уже 26 апреля, части уходили туда. В начале располагались в палатках, а потом, когда стало понятно, что быстро не управиться, стали появляться отдельные городки. И каждый военный округ отвечал за свое подразделение», – вспоминает Георгий Георгиевич. Масштаб катастрофы, ее ущерб и жертвы даже сейчас никто не сможет определить точно. А на тот момент специалисты вовсе терялись в оценках ситуации. Но отправлялись бороться с последствиями аварии со всего Советского Союза: от Прибалтики до Средней Азии.

Георгий Георгиевич, попавший в Припять в сентябре 1986 года, вспоминает, что ему бросилась в глаза сосредоточенность всех ликвидаторов. «Будем так говорить – началась война. Войска были отмобилизованы. Я могу сказать про кинешемскую бригаду, которой командовал тогда полковник Михаил Иванович Белов. Поехали в Чернобыль солдаты и офицеры из Костромы, Волгореченска, Шарьи, Буя… Из нашего КВВКУХЗ за время ликвидации аварии этот путь прошли 183 офицера, прапорщика и служащих Советской армии. 250 курсантов 2-го батальона под командованием полковника Виктора Николаевича Новикова в августе 1986 года отправлены на войсковую стажировку. А спустя время это признано ошибкой.

Причем стояло четкое требование: отбирать людей от 25 до 45 лет с первой группой здоровья, чтобы были уже дети. То есть пошел на ликвидацию аварии цвет нации. Почему? Потому что последствия воздействия радиации до конца не изучены. Какой будет ущерб здоровью? Как скажется радиация на следующих поколениях?».

Капитан Георгий Тащиев, помощник начальника учебного отдела Костромского высшего военного командного училища химической защиты, под эти параметры подходил идеально: 29 лет, семейный, супруга ждала второго ребенка. Кроме того, специалист в своем деле. «Я был в командировке с 16 сентября по 21 октября 1986 года. К тому моменту стены саркофага были уже почти закончены, заделали юго-западную стену, начали покрывать ее специальными трубами. Плюс чистили крышу машинного зала третьего блока. Наша оперативная группа начальника химических войск Министерства обороны СССР генерал-полковника Владимира Карповича Пикалова работала в особой зоне, жили в самом Чернобыле. У меня 14 вылетов на реактор», – делится Георгий Георгиевич.

Было ли страшно ликвидаторам? Безусловно. Но только через несколько лет сложилась полная картина: чем рисковали, от чего защитили мир, что оставили в Чернобыле. «Осознание того, что было и что могло быть, пришло гораздо позже, когда я стал взрослее. Например, вертолет, который упал, который попал на съемки, в тот день летел буквально за нами. Был сильный ветер, мы держали скорость 50 км/ч, трясло очень сильно. После нас как раз летел «поливщик». Вернулись мы на аэродром подскока, а там шум и гам – вертолет разбился. После этого мы дня два-три не летали», – рассказывает Георгий Тащиев.

Но даже покинув зону отчуждения, воины-химики понимали: радиация просто так не отпустит. Она проявится через время. Были те, кто пренебрегал мерами безопасности. Кто-то их просто не знал. Но это был шанс сохранить здоровье. «Медики говорят, что если ты облучился, долго не проживешь. Однако, как показывает практика, – это не так. У Высоцкого есть песня: «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом…». Многое зависит от человека. И кроме того, если знаешь, как защищаться, соблюдаешь меры предосторожности, то воздействие минимизируешь. Взять бета-излучение. Оно коварно, если попадет вовнутрь – с пылью, с питанием, с водой – как «выстрелит», как поведет в организме, никто не предскажет. Но в чем главная опасность радиоактивного излучения – ни цвета, ни запаха, его не видно, не слышно. Мы вели бой с врагом, которого не заметишь. У меня есть приятель, который говорил: «Я бы лучше отправился в Афганистан, чем, как вы, на месяц на ЧАЭС», – подчеркивает Георгий Тащиев.

При этом сейчас Чернобыльская АЭС пользуется популярностью как…туристический маршрут. «Запретный плод всегда сладок. Знаю, что сейчас там даже какие-то турпоездки, экскурсии организованы. Мне там делать нечего. Хотя иногда хочется пройти, где ходил пешком, где из одного тазика питались куры, гуси, кошки, собаки, все домашние животные. Беда сближает не только людей, но и животных», – делится наш собеседник.

Памятник должен быть

Чернобыль многим поделил жизнь на до и после. Инициатива создать организацию – что в Костроме, что на государственном уровне – исходила снизу. «На третью годовщину мы провели митинг, собрали чернобыльцев на площади Мира, 2. Мы понимали, что люди начнут болеть, начали рождаться дети от ликвидаторов не очень здоровые. И организации стали появляться в Москве, Киеве. Очевидно было, что нужно объединяться. И как раз шел распад СССР, а мы решили создавать организацию… Было трудно, конечно», – вспоминает Георгий Георгиевич.

Главная задача областной общественной организации «Союз «Чернобыль» – социальная помощь ликвидаторам, сохранение памяти о них и о событиях на ЧАЭС. Однако, как признается Георгий Георгиевич, в «лихие 90-е» эти задачи отошли на второй план: «Когда пошел бизнес, когда начались торгово-денежные отношения, кончилась и всякая социальная помощь. Поэтому я отошел от руководства. А через некоторое время организация закрылась. К счастью, Ирина Романовна Хонина ее возродила. Но у нее были свои причины оставить пост руководителя. И на одном из митингов, посвященных памяти ликвидаторов, она неожиданно представила меня как нового руководителя областной общественной организации «Союз «Чернобыль». И вот уже десять лет я организацию возглавляю. Споры у нас, конечно, бывают. Но я всегда говорю: забудьте свои политические амбиции, свои звания. У всех здесь одно звание – ликвидатор. И именно им мы должны гордиться».

Конечно, главное внимание – здоровью ликвидаторов. Есть профильные санатории, где могут отдохнуть чернобыльцы. Причем и средства на проезд, и на путевку выделяет государство. Многие этого просто не знают. «Мы все на учете в наших поликлиниках. В нашей области по распоряжению губернатора Сергея Ситникова каждый чернобылец должен пройти углубленную диспансеризацию до 30 июня», – добавляет Георгий Георгиевич.

Сохранение памяти тоже не самая простая задача. Сейчас в области проживают немногим более 660 ликвидаторов. А побывали на Чернобыльской АЭС более четырех тысяч костромичей. «Четыре года мы собирали материалы, издали Книгу памяти. Делали на областные гранты, разослали во все школы, раздали ликвидаторам. Книга вышла очень сырая, именно поэтому мы ее переиздали. Сейчас второе издание можно найти в интернете», – делится наш собеседник.

Совсем недавно Георгий Тащиев, как депутат Костромской областной Думы, вышел с инициативой установить в российском календаре новую памятную дату в честь ликвидаторов последствий радиационных аварий. «Совмещать в одной дате чествование ликвидаторов и день катастрофы – неправильно. 26 апреля для меня день начала войны. У нас 30 ноября поставлены последние подписи о завершении строительства саркофага. Вот это день нашей победы, после этого войска начали выводить. Именно 30 ноября нужно сказать спасибо военным, ученым, добровольцам, всем тем, кто защитил мир, выполнил свой долг. Причем не только в Чернобыле, но и на НО «Маяк», и в Семипалатинске, и на местах других аварий. Эта идея неоднократно поднималась и на съездах «Союза «Чернобыль» России. Именно поэтому я вышел с инициативой в областную Думу. Никаких затрат для бюджета это не потребует», – подчеркивает Георгий Георгиевич.

Кроме того, должен появиться в Костроме и памятник ликвидаторам. Его судьба тоже не простая. Но если в прошлом году в его открытие вмешалась пандемия, то в этом работы должны быть закончены.

Сергей ЧЕЛЫШЕВ

Война «мирного» атома

На защиту мира – а Чернобыль грозил последствиями как минимум целому континенту – встали тысячи костромичей. Сегодня они живут в разных городах и районах области. Но крепко связаны друг с другом особым братством.

Сергей Савельев, Нерехта: «Из соснового бора сделали пустыню»

– Как офицеру запаса, мне прислали повестку в конце 1986 года. Явился, прошел медкомиссию – годен к строевой. Мне на тот момент было 34 года. Сказали запасти питания на три дня, отвезли в Кострому, затем в Курск, Киев и непосредственно на АЭС. Пробыл там с 14 января по 19 мая 1987 года.

Я был командиром автомобильной роты. Мне досталось два автопарка: в пяти километрах от АЭС 126 зараженных

«КамАЗов» и в тридцати километрах чистые ЗиЛы, которые ездили в Киев за продуктами, за вещами, всем необходимым. Но наша главная задача – вывозить зараженное оборудование, технику, землю на могильники. Груз был разный. Также «рыжий лес» заваливали песком на сорок сантиметров. Из соснового бора сделали пустыню.

Без праздников, без выходных – была одна работа. «КамАЗы» оставались в парке без права выезда в чистую зону, а нас вывозили. Поэтому в три часа утра вставали, нас вывозили на место, чтобы к 8 часам машины стояли под погрузкой. До 17:00 работали, затем технику оставляли, ехали обратно. А там офицерское собрание в девять часов начиналось и могло идти до двух ночи. Час спать смысла нет… Так что, основное желание было выспаться. Но некогда.

Еще эта радиация действовала психологически. Первые шесть дней был такой кашель, что того гляди легкие выплюнешь. Потом адаптируешься. Но помню, стоял под погрузкой в коридоре реакторного цеха, был незапланированный выброс, тут тоже такой кашель накрыл…

Как приехал домой, выдали путевку в санаторий, под Одессу. И ехать пришлось примерно тем же путем, через Киев (смеется).

Сейчас в Нерехте и районе осталось 67 ликвидаторов аварии. Кто-то приезжает. Например, недавно приехал человек из Луганска. Многие болеют, многих уже с нами, к сожалению, нет.

Николай Бедарев, Волгореченск: «Порой приходилось по пятнадцать минут работать – и все, предельная доза»

– Я работал в Эфиопии, когда пришло сообщение, что в Советском Союзе произошел взрыв на Чернобыльской АЭС. Деталей мы особо не знали. Я вернулся на Родину, пошел с военным билетом в военкомат, как офицер запаса, а мне говорят: «Как раз ты нам и нужен». В это время набирали группу. Конечно, ехать не хотели, но долг есть долг.

Это было начало октября 1986 года. Шел дождик, которого, нам сказали, опасаться – радиоактивный. Нас направили в зону на дезактивацию блока №3. Самая страшная работа – выносить ил из подвалов. Делали все лопатами, без каких-то особых спецсредств. Задача моя, как командира взвода, определить уровень радиации в помещениях, чтобы никто не получил более 1,5 рентгена за время работы. Порой приходилось по пятнадцать минут трудиться – и все, предельная доза.

Чтобы попасть в чистую зону, нужна была «дезактивация тела» – попросту помыться. Дозиметрист проверял. Радиация «скапливалась» на шее и между лопатками. До такой степени драили друг друга, что кровь текла.

В самой зоне я был тридцать три раза. В результате у меня получилось полное истощение иммунитета. И решение было такое: отправить меня домой. До этого у меня никаких записей именно по болезни в медицинской карте не было. А появилась: «Психоневроз. Вернулся из Чернобыля».

Но ничего. Вернулся я к работе. Прошло лет восемнадцать. И вдруг начались слабость, вялость, панические атаки… Врачи не определяли, что такое. Спасли меня ребята, с которыми я служил, друзья Георгия Георгиевича. Отправили меня в институт радиологии. А там говорят: у тебя начальная стадия лучевой болезни. Организм, пока был молодой, боролся. А когда ослаб – радиация начала «бить». В виде радионуклидов она осела в костях…