В адрес нашей редакции приходит множество писем от жителей области, которые рассказывают о подвигах своих родных во время Великой Отечественной войны. Алексей Шарлай литературно переосмыслил судьбу брата своего деда, погибшего при обороне Сталинграда.

Обращение в главный архив вооружённых сил СССР:

«Убедительно просим вас помочь прояснить судьбу или отыскать место захоронения Павла Захаровича Шарлая, 1906 г. рожд., призванного из Сорочинского сельсовета 3 августа 1941 года.

Холодный ветер, завывая, гнал снежную позёмку по промороженной степи. Но мёрзнуть пекарям дивизионной пекарни некогда, порой они выходили из брезентового нутра палатки на свежий воздух охолонуть. Обтирали разгорячённые тела серым снегом. И обратно к печам, в душное чрево пекарни.

Хлеба бойцам надо много; без него не повоюешь. Мы на ногах по 16 часов в сутки, руки стали тяжёлые, как пудовые гири… – разговаривал сам с собою Павел, замешивая на обитом железом столе очередную партию теста сильными натруженными руками. – Эка, куда дотопали, отступая, до самой Волги. Шило в гузно проклятому Гитлеру! Нельзя нам дальше отступать, никак нельзя. Просился в строевую часть, не пустили. Хлебопекарня – стратегический объект, говорят, служи солдат, где поставлен. Корми бойцов.

Не знал солдат, что через несколько дней, без всяких рапортов, отправят всех хлебопёков, писарей и прочих дивизионных тыловиков латать прорыв в обороне. Не смогло смириться командование вермахта с окружением почти, четверти миллиона своих солдат под Сталинградом.

Вновь назначенный Гитлером командующий группой армии «Дон» Эрих Фон Манштейн подготовил деблокирующий удар. Наступление фашистов началось с южного направления. Фашисты пёрли напролом, не считаясь с потерями. На всём протяжении фронта в советских частях не хватало личного состава, вооружения, боеприпасов. А окруженцы у Волги уже слышали не только разрывы снарядов наступающих, но и пулемётную стрельбу. Это придавало фашистам надежды, поднимало боевой дух.

В середине декабря был зачитан приказ: из тыловиков дивизии, тех, кто может держать в руках оружие, сформировать маршевые роты и отправить к реке Аксай, где занять оборону.

Павел взял свою потёртую трёхлинейку 1903 года выпуска, из неё он стрелял один раз после принятия присяги. Получил у старшины патроны, три гранаты РГД-5, одну Ф-1, прозванную лимонкой за характерную форму. Сухой паек его состоял из трёх буханок ржаного хлеба собственной выпечки и трёх пачек горохового концентрата. Каждый тыловик получил по пачке махры – тамбовского горлодёра.

Бойцы, не привыкшие к строевому шагу, нестройной колонной отправились к месту прорыва. К полуночи вышли к реке. Она называлась вроде бы Мышкина, Павел не понял. Но здесь их роту застал новый приказ – окапываться.

Реку Аксай уже форсировали ударные части фашистов. На острие этого железного клина и предстояло оказаться маршевой роте Павла. А пока, скинув лишнюю амуницию, наши солдаты, растянувшись шеренгой на пятьсот метров по фронту, стали окапываться.

Работать нам не привыкать, – говорили бойцы, вгрызаясь ломами и лопатами в промороженную степную землю. Бойцов подгоняла усиливающаяся ружейно-пулемётная трескотня. Потянулись мимо подводы с ранеными. Ходячие раненые, поддерживая друг друга, проходили в рассветных сумерках словно тени.

Как там? – спрашивали их.

Танки давят нас как пресс семечки, только масло кровавое брызжет, зло сплёвывая под ноги, отвечали иные порой, не забыв при этом попросить закурить.

За ночь тыловики успели более-менее окопаться. Подошедшие следом за маршевой ротой технари из рембата даже закопали притащенные с собой два танка БТ-7 без двигателей и тридцать четвёрку с разбитым ленивцем и без гусеницы.

«Послужат в качестве ДОТов, мысленно отметил Павел, не прерывая работы. Чем глубже закопаемся, тем больше шансов выжить». Так учил отец, участник русско-японской кампании 1905 года.

Подходили отступающие роты и батальоны дивизии. Людского состава в них – кот наплакал. Конского – и того меньше. Автотехники не было вообще. Переходили реку и начинали окапываться. Часов около шести утра расчёт противотанкистов с одной лошадью в упряжке прикатил свою пушку-сорокопятку. Начали обустраиваться слева и позади ячейки Павла. За два часа не успели окопаться как следует. Из рассветного марева на белом фоне стали проявляться тёмные пятна фашистской бронетехники, как образы на диапозитивах в мастерских фотографов. Над линией обороны, по цепочке передаваемая бойцами, пронеслась команда: «К бою! Приготовиться к отражению атаки!» Вслед за остальными Павел зычно продублировал слова соседа справа. По-хозяйски осмотрелся в собственном окопчике. Жаль, не хватило времени соединить отдельные ячейки в одну траншею. Но сам он был горд собою; успел выкопать укрытие полного профиля. Вкрутил запалы в гранаты, вынув их из гранатной сумки, положил в земляную нишу в стенке окопчика. В соседнюю поставил две бутылки с зажигательной смесью, прозванной бойцами «Коктейлем Молотова». Рядом с бутылками положил коробок спичек; в бою искать будет некогда. Примял варежкой ложбинку на бруствере, пристроил в ней винтовку, посмотрел, совместил мушку и целик на гитлеровский танк, маячивший на белом снегу грязной кляксой.

«Эх, жаль пристрелять не смог…» Хлебопёкам оружием заниматься некогда.

Ветер донёс команду: «Огня без приказа не открывать!»

«Нет, так нет, – передав по цепочке команду, усмехнулся в усы хлебопёк, успею перекусить. А то когда ещё придётся. Да и придётся ли?» появилась грустная мыслишка в череде предбоевых размышлений. Павел шуганул её прочь, как когда-то гонял котов, пытавшихся таскать гусят с подворья.

Технари закапывали тем временем танки по башни.

Может быть, не сразу заметят их наступающие фрицы, – удовлетворённо отметил Павел, – врежут наши хлопцы бронебойными с близкого расстояния, здорово проредят фашистский зверинец. Нашей пехоте легче будет с оставшимися зверями разобраться.

Линия обороны советских войск, наскоро организованная по берегу степной речки, заметно выделялась на белой глади промороженной приволжской степи. Фашисты открыли огонь из танковых пушек метров за пятьсот до обороняющихся, не опасаясь за свою безопасность; у русских не осталось противотанковых орудий, а по данным авиаразведки резервы из тыла к ним почти не подходили. И потому гитлеровцы надеялись одним ударом танкового клина проломить «фанерную» оборону. Немецких военных больше заботила переправа через неглубокую, но илистую Мышкову.

Снаряды врага падали то с недолётом, то с перелётом, лишь изредка разрывались на линии окопов. Бойцы спрятались в своих убежищах, во избежание напрасных потерь, лишь некоторые, по приказу командиров наблюдали за приближением врагов.

«Как там дома? – думал Павел. – Наверно лютуют фашисты. Марийка с тремя ребятишками малыми осталась. Ушла ли на хутор отцовский подальше от войны? Да можно ли скрыться от захватчиков в безлесных землях. Остаётся на бога уповать…»

Близкий разрыв снаряда отвлёк солдата от воспоминаний, возвращая к суровой действительности. Выглянул из-за бруствера, а танки уже в двухстах метрах от окопов. Наши закопанные танки открыли огонь. На поле сразу заполыхали семь чадящих костров. Вот ещё четыре стальных громадины застыли мёртвыми изваяниями. От них бегут и падают от советских пуль чёрные фигурки. Солдат оглянулся на пушку. Сорокопятка, которой не успели выкопать капонир, лежит на боку. Вокруг изломанными куклами разбросан расчёт противотанкистов, – результат прямого попадания снаряда танковой пушки.

«Ну что же, пора и нам приступать. Прости, дорогая жёнушка, коли чем обидел, не попомни зла, береги детей…» – мысленно обратился Павел к супружнице.

Помоги, Господи боже, в суетных делах наших, – обратив лик к исчезающей луне, произнёс вслух, – не дай пропасть зазря.

Павел взял в руки винтовку, снял с дульного среза тряпицу, протёр ею целик, убрал по-хозяйски тряпку в карман солдатских штанов. Положил оружие на бруствер. На разрывы снарядов, свист осколков и пуль не отвлекался; свою пулю не услышишь, чего мандражировать.

За бронетехникой мелькали вражеские солдаты в мышиного цвета шинелях.

Стало быть, вас, крысюки, в Мышиной и утопим, по родственному, – усмехнулся в усы хлебопёк, волею судьбы ставший заслоном врага на переднем крае, как маленькая деталька огромного механизма великой войны. Поудобней устроившись в окопе, взял на прицел далёкую ещё фигурку фашиста махающего рукой. Видать по всему – офицер. Прицелился, не забыв взять поправку на ветер, выстрелил. Фашист пригнулся, отступил в сторону, спрятался за камрада (так немецкие солдаты называли сослуживцев). И Павел стал выслеживать офицера, посчитав важной целью. Уловив момент, когда офицер, обходя куст, появился из-за спины солдата, не спеша потянул курок винтовки на себя. Выстрел. Офицерик, согнувшись пополам, ткнулся головой в заснеженную степь…

Замолчало орудие БТ-эшки, закопанной вдали, видать, кончился боезапас. Чуть погодя вражеский снаряд сорвал башню со второго танка, что находился в полусотне метров от окопа Павла. Только вдали слева ещё вела огонь тридцатьчетвёрка, посылая бронебойные гостинцы врагу. Ещё три немецких танка и самоходка закоптили, остановившись в сотне метров от советских окопов. Но ещё два десятка, как минимум, бронированных чудовищ с грохотом наползали на линию обороны.

Кто-то из бойцов выскочил из укрытия с бутылкой горючей смеси и, прогибаясь, зигзагами побежал навстречу танку, что выехал вперёд. Вокруг мужика зароились снежные фонтанчики, взбиваемые пулями. Боец упал, сражённый очередью из станкового пулемёта. Вот другой со связкой из двух противопехотных гранат бросился под гусеницу. Но мощи взрыва не хватило даже перебить траки. Танк продолжил движение, страшным зверем надвигаясь на окопы. Некоторые танки достигли кое-где окопов, стали их утюжить. Но вот за кормою бронированного монстра как чёрт из табакерки, выскочил из окопа боец, метнул в моторный отсек бутылку с бензином. Взметнулось пламя. Танк несколько раз дёрнулся и застыл, разгораясь жарким костром. Другой танк вздрогнул от взрыва связки гранат и застыл над окопом. Наблюдая всё это боковым зрением, Павел видел, как и на него пёрло железное чудовище.

Не надейся, не побегу, – зло вымолвил в усы солдат и потянулся за стеклянным подарком врагу. Сейчас я тебя уконтропуплю, нечисть!

Поджёг лоскут свисающей из горлышка ткани и с пяти метров бросил в морду надвигающегося зверя. Пламя растеклось по башне и, хотя танк ещё двигался, Павел понял, что минуты махины сочтены. Едва не угодив под гусеницы, Павел выскочил сбоку окопчика с гранатами в обеих руках навстречу идущему следом за танком бронетранспортёру. Солдат не видел, как подбитый танк наехал на его окоп и, последний раз рыкнув, как смертельно раненый зверь; замер. Сейчас главная цель фашистский кювельваген. Прости Господи, язык сломаешь, выговаривая.

Пулемётчик в этой бронекоробке сильно досаждал обороняющимся, не давая поднять голов из окопов. Бросок гранаты навесом в ненавистное нутро бронемашины… Пулемётная очередь…

Центральный Архив МО. СССР:

«На ваш запрос отвечаем: прояснить судьбу вашего родственника Загорулько Павла Захаровича, как и место захоронения, не имеем возможности. Документы утеряны, так как во второй половине декабря часть, где служил Загорулько П. З., во время деблокады окружённой под Сталинградом фашистской группировки, прекратила существование.

Портные войны

Латают бреши на войне пехотой.

И вот мой дед, с дороги не остыв,

На ткани фронта с маршевою ротой

Латали жизнью гибельный прорыв.

Пространство нити трассеров чертили,

Брезент войны строчили иглы пуль.

Войны портные шили, шили, шили

Врагу под Сталинградом смертный куль.

Кроили степь, как ножницы, окопы.

От жара битвы корчились кусты.

Манштейна танки и пехота скопом

Портных войны кромсали в лоскуты.

Мой дед не возвратился из похода…

Но не напились волжских вод враги.

А до Победы два с лихвою года

И двадцать вёрст до матушки-реки.

Алексей Шарлай