Ее мама и бабушка умерли от голода в марте 1942 года. Едва дышавшую трехгодовалую девочку нашли в промерзшей квартире девушки-сандружинницы. Ребенка отправили по «Дороге жизни» на большую землю. Так Ирина Петровна попала в Кострому.

Последнее отдавали мне

– Ирина Петровна, расскажите о своей жизни в Ленинграде.
– В Ленинграде мы жили с мамой и папой на Волковском проспекте, дом шестнадцать, в квартире двадцать четыре. Это южная часть города, недалеко от Московского вокзала. Отец был военным, учился в академии. Он нередко уезжал в командировки. Мама работала на приборном заводе лаборанткой. Меня часто оставляли с тетушками и с бабушкой. Начало войны я, конечно, не помню. Мне два года было. В памяти ничего не осталось.
– Как вы оказались в Костроме?
– Одна из моих тетушек работала в буфете при госпитале и подкармливала своих сестер. Они жили на севере Ленинграда, до нас им было не дойти, как и моим до них. Ни трамваи, ни другой общественный транспорт не ходили, а там очень далеко. Мама с бабушкой умерли от голода в марте 1942 года, видимо, мне последнее отдавали. Сандружинницы собирали трупы по квартирам и нашли их тела, а я еще дышала. Меня направили в госпиталь и потом по «Дороге жизни» на большую землю. Везли на машине. Лед на Ладоге таял, лужи кругом, к тому же постоянно бомбили. Отправили меня в Костромскую область, а там распределили в детский дом в Николо-Трестино, он располагался неподалеку от Караваева.

Нас пичкали гематогеном и рыбьим жиром

– После окончания войны вас кто-то пытался разыскать?
– Нет, я сама всех разыскала. Когда война кончилась, у многих родственники нашлись, они забрали ребят. Воспитатели-ленинградцы тоже уехали домой, и нас осталось очень мало. Тогда меня перевели в Стрельниковский детский дом под Шунгой. Там я пошла в школу, где училась с первого по четвертый класс. Затем перевели в Денисово – это по сущевскому тракту, бывшая усадьба помещика Зюзина. Там я окончила семь классов.
– Детей из Ленинграда зачастую привозили в очень плохом состоянии, многие погибали.
– Меня все направляли в Неверовский детский дом, он считался санаторным. Я была очень худенькая, дистрофия. Нас пичкали гематогеном и рыбьим жиром. Я рыбу после этого до двадцати лет не ела. А сейчас, кстати, очень люблю.
– Подружки у вас были?
– Да, с Валей Руденко, сейчас она Гасилова, до сих пор поддерживаем теплые отношения, она живет в Никольском, у нее три дочери. Со многими переписывались. С благодарностью вспоминаю воспитательницу Зою Александровну Рудову.

«Здесь будет такая каша, такая мясорубка»

– Как сложилась судьба вашего отца?
– Был на фронте. Он рассказывал: на Курской дуге ему встретился товарищ и предупредил: «Здесь будет такая каша, такая мясорубка». В общем, ему повезло, отправили на Урал с пленными немцами, может, поэтому и жив остался.
– Вы знаете, где похоронены мама и бабушка?
– Нет, наверное, в общей могиле, скорей всего, на Пискаревском кладбище, я так думаю.
– Куда вы поступили учиться после окончания школы?
– В техникум. Я почему в институт не пошла – хотя училась очень хорошо, меня ни в ФЗО, ни в ремесленное не отправляли. Все потому, что в техникуме тем, кто из детдома, платили стипендию четыреста рублей и еще восемьсот в год на одежду. Моя свекровь работала кассиром на хлебной базе и получала зарплату четыреста рублей. Так что на эти деньги можно было жить. А в институте стипендия – двести рублей, не проживешь. Когда заявление понесла в техникум, мне завуч говорит: «Ну куда ты идешь?» А я худенькая была, сорок девять килограммов весила, надо было как-то здоровье поправить.
После техникума работала четыре года на целине. Написала письмо хозяйке квартиры, у которой я жила, пока училась: «Надоела мне степь, хочу в Кострому. Примете?» Она ответила: «Приезжай». Так я вернулась.

«Ирочка! Ты где?»

– Ирина Петровна, давайте вернемся к поиску ваших родных после войны. Ведь кого-то вам все же удалось найти.
– Я написала в Ленинград, в паспортный стол, чтобы нашли хоть кого-нибудь. Мне ответили, что мама умерла в марте 1942 года, об остальных ничего неизвестно. В 1963-м или 1964 году меня вдруг вызывают в УМВД. Я пришла, вхожу в кабинет, говорю: «Это я, такая, сякая». За столом сидит полковник и говорит: «Может быть, вам будет неприятно, мужайтесь. Ваш отец живет в Москве, по такому-то адресу».
Сначала я решила заказать телефонные переговоры. Пришла на почту часов в восемь вечера. Я звоню, на том конце старческий голос: «Алло, кто это?». Я отвечаю: «Это я – Микуля Ирина Петровна». «Ирочка! Ты где?» – «Я в Костроме». Мы договорились встретиться. На работе мне выписали командировку на три дня, и я отправилась. Они меня встретили: отец, его жена и дочь.
– Ваша сестра?
– Да. Потом у нас была колбасная эпопея: они мне закупали колбасу, а я с рюкзаком в Кострому. Потом отец умер, больше я их не видела. Они, видимо, поменяли квартиру, и все, отрезало. Затем я поступила в метеорологический институт, вышла замуж, родила дочь Галину.
– Как с мужем познакомились?
– Геннадий учился в технологе, а я туда ходила на лекции, часть учебной программы совпадала с питерским вузом. А в Ленинград я ездила года три. Однажды пришла в паспортный стол и попросила адрес Коршуновых, тех самых моих тетушек. Они дверь открывают, спрашивают: «А вам кого?» Я назвалась. С их слов я узнала, что отец случайно встретился в Ленинграде с тетей Люсей, сестрой мамы. И она ему рассказала, что я в Костроме. Он знал, что дочь осталась жива.
Потом решила сходить посмотреть на свой бывший дом и квартиру. На Волковском проспекте наш дом был в числе нескольких двухэтажных, оштукатуренных. Смотрю: стоит двадцать второй, двадцатый, а дальше нет, все разбомбили.
P.S. Ирина Петровна дожила до преклонных лет и чувствует себя счастливым человеком. Она благодарна тем людям, кто спас ее и подарил такую прекрасную и замечательную жизнь.

Алексей Воинов
Фото автора и из архива Ирины Филиной