Если у спектакля чисто девчачье название («90-60-90» 18+) и начинается он так мило-мило – с улыбок, обнимашек, блесток и шампанского, это вовсе не означает, что дальше в ход не пойдет… топор. В премьере, сочиненной и исполненной хореографами «Диалог Данс» Марией Качалковой, Татьяной Каравановой и Галиной Минакиной, самое интересное именно вот в этом – наблюдать, как постепенно и с какой фантазией рушатся ожидания и стереотипы. И обнаруживать, что же на самом деле скрывается за умилительной женской красотой.

Символ Женщины

С таким названием – «90-60-90» – мог бы быть спектакль про глянцевую красоту и тоску миллионов женщин по ней. Могло быть арт-исследование, скажем, механизма анорексии (искусство контемпорари часто социально). Здесь, в премьере «Диалог Данс», про идеальную внешность, конечно, говорится – всему такому (что красивая – значит успешная и как с помощью пластической хирургии сделать соперницу неконкурентоспособной) посвящен большой вербальный кусок. Но «90-60-90» – в целом – не про это.

Девяносто-шестьдесят-девяносто в спектакле с одноименным названием параметры не то чтобы красоты – скорее узнаваемые параметры Женщины, ее символ. И вместо того, чтобы изучать в танце внешнюю красоту и только, Мария Качалкова, Татьяна Караванова и Галина Минакина берутся за изыскания куда более объемные: их интересует женская природа как таковая, ее непредсказуемость и бесконечная двойственность, ее частая дисгармония. И еще – всего вышеперечисленного причины.

Два мифа

В часовом хореографическом исследовании, динамичном в смысле пластики и визуального ряда, сюжетно выстроенном и не лишенном юмора, есть четкая отправная точка. Начинается оно все-таки с красоты, которая здесь не идеал, а самое естественное женское состояние. На площадке – три грации, молодые и очень обворожительные. Сияют улыбки, мерцают платья, искрится шампанское в бокалах – весь этот блеск только усиливается благодаря фону (задняя стена от пола до потолка обклеена золотой фольгой). На зрителя смотрят красивые и счастливые полубогини.

Пара минут – и они уже даже не грации, а Афродиты. Музыка – «волнами», что-то приятно шипит, и тела танцовщиц покоряются звукам: то вырастают, то оседают, все на покачиваниях. В этом почти медитативном танце как будто зашифрован миф о появлении Афродиты – самой прекрасной из женщин, вышедшей из пены морской. Чуть позже включается виниловый проигрыватель, Элла Фицджеральд поет что-то воздушно-легкое и светлое – и второй миф о женщинах вступает в свои права. Миф о том, что женщина – существо беззаботное и радостное.

Игриво покачивая бедрами, строя милые гримаски, осыпая зрителей воздушными поцелуями, танцовщицы, кажется, пребывают в совершенной гармонии. Кажется – потому что в легкости танца и приторности улыбок ощущается искусственность. Да, в очаровательных кокеток (ведь этот образ так нравится миру!) они играют старательно. Но это всего лишь навязанная окружением игра.

Появление Мужчины

«90-60-90», вообще-то танцевальный спектакль, напоминает и кино, и драматическую постановку. Он, как фильм, создан при помощи монтажа, и здесь грамотно стыкуются очень разные по стилистике кадры. В нем, как в реализованной на сцене пьесе, есть ключевое для развития действия событие. Вот очередной кадр – и вот то, что переворачивает историю граций, Афродит и беззаботных кокеток с ног на голову.

Оно заканчивает сладкую игру и начинает жесткую реальность, оно срывает маски и обнажает нутро, оно вместо мифов о женщине предлагает женщин реальных. Оно – появление мужчины. Хореограф «Диалог Данс» Олег Яковлев особенно и не танцует: его двигательная активность сознательно сведена к минимуму. Не так уж и важно, что он делает, – важно просто его физическое присутствие. Наличие в пространстве Мужчины-символа. Он потому и не совсем мужчина – белый, пушистый Кролик.

Как реагент, погруженный в реакционную массу, этот Кролик обнаруживает все, что было скрыто. Дружное девичье трио моментально превращается в группу соперниц: они больше физически не рядом – какую-то одну все время выталкивают. Изящные создания становятся грубыми махинами: по очереди хватаются за топор, отчаянно вколачивают его в пень. И милые лица, и нежные голоса искажаются до того, что аж страшно: Мария Качалкова и Татьяна Караванова в какой-то момент не то орут, не то лают друг на друга, и в этой сцене есть что-то совершенно ведьмовское.

Мужчина в этой придуманной женщинами истории возбудитель и раздражитель одновременно: он заставляет противоположный пол проявлять столько же эротизма, сколько и агрессии. И безвозвратно поворачивает ход истории. Больше не в платьях, а в черных кожанках, больше не плавные и текучие, а «рваные» и резкие, танцовщицы начинают являть почти животную энергетику. Танец становится изломанным, болезненным, поддержки обязательно заканчиваются броском на пол – и все неумолимо движется к пугающему финалу.

Объективное оправдание

Процесс подавления мужчины здесь происходит постепенно: сначала у Кролика лаской отбирают топор, потом в ходе вроде бы веселой игры (вот только лица танцовщиц в кроваво-красном свете) лишают его морковки. А уж когда каждая из трех пробует себя в ипостасях палача-жертвы-кающегося (одна замахивается топором, вторая едва успевает убрать голову, третья в этот момент молится – и так по кругу), все становится очевидно. Кролика ждет несчастливый конец.

Белая, пушистая шкурка на полу. Три красавицы девушки в кружевных сорочках. А на импровизированном столике – запеченный в фольге кролик. Контраст между внешней эстетикой этой сцены и ее внутренним смыслом огромен – и тем, конечно, страшнее. Но, как в любой театральной истории, у героинь есть объективное оправдание: того, кто был раздражающим фактором, нужно было убрать – чтобы вернуться к красоте и гармонии. Спектакль закольцовывается: три счастливые и красивые женщины заворачиваются в золотую фольгу. И только зайку все-таки жалко.

Дарья ШАНИНА

Фото Ивана Стешенко